Мишура - Страница 5

• Предыдущая
• 5 / 8
• Следующая

Беспокойство его оправдалось. В начале третьего акта он бранит дочь за все неприятности, какие, по ее милости, должен теперь выносить от Пустозерова. «Бывало, говорит, на все сквозь пальцы смотрел, а теперь каждое присутствие неприятности да выговоры. А все из-за твоего каприза». Дашеньке только тут вполне объясняется, что она служила ширмами для взяточничества отца. Но открытие этого обстоятельства только сильнее пробуждает ее любовь. Она говорит себе: «Так он это для меня держал моего отца на службе… он, бескорыстный и благородный! А я еще сомневаюсь в его любви ко мне!..» Заключение это, если хотите, не делает чести ее чувствам; но что же делать? Нельзя назвать его невозможным. Дашенька пугается только одного: что, если он подумает, что и она в заговоре с отцом и только нарочно кокетничала с ним? Это ужасно для ее любящего сердца… В этих размышлениях застает ее Зайчиков, и между ними происходит объяснение. Он открывается ей, что ее любит и что знает ее любовь к Пустозерову, но что это человек скверный, недостойный, что он и ее ищет только для удовлетворения своего самолюбия, что он ухаживает за пожилой вдовой, что из мести преследует и отца Дашеньки и самого Зайчикова и пр. Дашенька ничего не хочет слышать и на все отвечает, что она ненавидит и презирает тех, кто говорит дурно про ее милого. Их объяснение застает Анисим Федорович и прогоняет Зайчикова, который тут же, кстати, объявляет, что завтра подает в отставку. Затем Анисим Федорович объясняет дочери, что он чуть не на коленях просил прощенья у Владимира Васильевича и что тот обещался сегодня опять к ним приехать. Повторивши дочери, чтоб она была любезна, Анисим Федорович уходит.

Заставши Дашеньку одну, Пустозеров начинает разговор как победитель; он улыбается и говорит так, что в нем просвечивает какое-то животное сознание силы, какая-то кошечья игра с мышью. Начинает он насмешками над любовью Дашеньки к Зайчикову и доводит ее до слез и до напоминания ему о том, что он недавно еще уверял ее в любви. На это напоминание он отвечает: «Да, я не отказываюсь от своих слов, но… быть соперником Зайчикова – не могу; быть игрушкой вашего каприза – тоже не могу. Это не моя роль». Она просит у него прощения и признается в своей любви…

В четвертом акте Пустозеров собирается в Петербург. Матрена, горничная Дашеньки, рассуждает об этом с Андреем в квартире Владимира Васильевича. «Так, значит, наша барышня, – говорит она, – так и останется… ни при чем?..» Андрей отвечает: «Вам лучше знать, при чем останется», – и оба смеются. «А молодец… ловок! дельцо свое обделал», – замечает Матрена, и они продолжают сальничать насчет обманутой девушки. Вскоре является сам Пустозеров и велит Андрею поскорее укладываться. «Убраться бы отсюда поскорее, – говорит он сам с собой. – Надоел мне этот проклятый городишко. Одного жаль: Доротею. (Так зовет он Дашеньку.) Ну, что делать: сама виновата… Такой страстной натуре, как ее, нельзя не поддаться… Тут никто бы не устоял. Жениться на ней? А карьера, а служба, а общественная польза, для которой живу? Тесть – взяточник… Нет, это невозможно!.. (Задумывается.) Э, да утешится… поплачет и перестанет… Тот же Зайчиков женится. (С усмешкой.) Бессмертным писателям всего приличнее поправлять ошибки смертных людей… (Ходит, насвистывая.) А жаль ее, бедняжки… Взял бы с собой, если б не пугали последствия».

Эти омерзительные рассуждения прерываются Золотаревым, тем самым помещиком, который просил Пустозерова о следствии в первом акте. Золотарев приехал проститься с ним, и оказывается, что Пустозеров получил место в Петербурге по его ходатайству. Владимир Васильевич благодарит его, но Золотарев возражает: «Помилуйте, что за благодарности: я только уплатил вам мой долг. Вы исполнили мою просьбу, следовательно, дали мне взаймы; я сделал для вас, следовательно, расплатился; затем мы квит и друг другу ничем не обязаны». Это – прямое объяснение, что место, выхлопотанное для Пустозерова, заменяет взятку, от которой он отказался, Но он не замечает или не хочет замечать этого и с улыбкою отвечает на объяснение Золотарева: «Ваша философия проста и удобопонятна». Проводив Золотарева, Владимир Васильевич говорит сам себе: «Он прав совершенно. Если бы все рассуждали так, как он, то бескорыстие и честность на службе никогда бы не оставались невознагражденными, как это иногда случается».

На этом успокоительном размышлении бескорыстного человека могла бы и кончиться комедия. Но автор хотел до дна исчерпать гадость этого человека, хотел казнить его до конца, без всякой пощады, и он прибавил страшную сцену, служащую каким-то саркастическим апофеозом чувственного эгоизма, выставляющую пошлость и подлость человека в каком-то сатанински-безобразном величии. К Пустозерову является Дашенька, ушедшая вечером, тихонько от отца, чтобы удержать любимого человека или уехать с ним. Она объявляет прямо и просто, что не может остаться без него. А он отвечает ей: «Послушай, душа моя, ты не понимаешь жизни. Как мне взять тебя? Ну, узнает твой отец, вступится: я могу испортить карьеру, потерять службу». Затем он, не слушая ее молений, старается ее поскорее выпроводить. «Дома, говорит, тебя хватятся, ты погубишь себя». – «Я давно уже погибла», – грустно отвечает она на эту предупредительную заботливость. Тут нежданно врывается в комнату Зайчиков, выпивши. Дашенька прячется за ширмы. Пустозеров старается выпроводить Зайчикова. Но тот, в исступлении, схватывает его за руку и начинает декламировать ему анафему. Происходит следующая сцена:

ЗАЙЧИКОВ. Погоди, герой честности и бескорыстия, ты должен выслушать меня; я пришел сказать тебе спасибо за то, что ты чуть не убил моего отца, разорил мою семью, помешал мне быть ей полезным, почти выжил и меня из службы… Ведь отец пешком притащился сюда, узнавши, что я вышел в отставку; он меня винит в этом, называет сыном неблагодарным… Стой!.. Еще это не все. Ты держал при себе известного взяточника секретаря, а для чего? Для того, чтобы соблазнить его дочь, прекрасное, чистое создание. И ты достиг этого, подлец. Я все знаю. Страхом изгнания из службы ты заставлял отца потворствовать вашим отношениям. Ты увлек, ты погубил ее, неопытную.