Мишура - Страница 3

По уходе старика являются частный пристав и секретарь правления. Частному поручает он отыскать поверенного, предлагавшего взятку, а с секретарем, Анисимом Федоровичем, толкует о делах и, между прочим, о том, что вице-губернатор не соглашается на предание суду двух исправников за медленность в очищении недоимок. Секретарь говорит, что за это суду-то предавать, собственно, и нельзя по-настоящему; но Пустозеров заставляет его замолчать, говоря, что уж тут толковать нечего, – это генерал приказал: «Генерал непременно хочет, чтобы все недоимки к Новому году были очищены во что бы то ни стало». При этом случае он ругает вице-губернатора и обещает секретаря защищать против него в случае надобности. Секретарь уходит; вслед за ним является помещик Золотарев. Встретившись с секретарем, он начинает разговор с него и замечает, что это великий мошенник. Оказывается, что Пустозеров об этом знает и что даже губернатор хотел выгнать Анисима Федоровича. «Но я заметил, – говорит Пустозеров, – что он отличный делец, и упросил губернатора оставить его; он может быть очень полезен для службы, только его надобно держать в руках». В этом объяснении бескорыстный герой наш оказывается не совсем верным своему принципу; но мы скоро увидим, что у него на этот раз были особенные побудительные причины такой непоследовательности. Теперь же пока он опять является героем, потому что Золотарев приехал просить его опять за откупщика, с которым он в доле в откупе. Пустозеров не соглашается ни под каким видом – ни замять дело, ни даже передать другому следователю, хотя Золотарев оказывается диалектиком очень ловким. Разговор прерывается приездом к Пустозерову его дяди и тетки, у которых он воспитывался, которых звал отцом и матерью, но которых теперь стыдится, как степняков, диких и необразованных. Ничего не подозревая, они лезут к нему в объятия, грубо хохочут, бесцеремонно рекомендуются гостю и начинают сообщать некоторые подробности своего домашнего быта. Пустозеров, в крайнем смущении, извиняется пред Золотаревым; он опозорен, уничтожен, он не знает, как бы смыть это страшное пятно, которым заклеймила его любезность родственников. Золотарев, смекнув, в чем дело, говорит ему: «Вполне понимаю ваше положение и, если угодно, оставлю для одного себя тайною вашу радость. Но как же ваше согласие?» Полный душевного смятения, Пустозеров немедленно соглашается передать дело другому следователю и, проводив Золотарева, начинает говорить грубости дяде и тетке. Те оскорблены и объявляют ему, что приехали было с радостной вестью о получении, вместе с ним, в раздел наследства от тетушки и что свою часть хотели ему отдать, но что теперь уж он от них ничего не увидит. Пустозеров поражен; он уже называет тетушку маменькой, как бывало, он хочет удержать ее с дядей, но они оставляют его. Он бежит вслед за ними, восклицая: «Что за несчастие! А в городе-то что будут говорить!»

Здесь кончается первое действие, обрисовывающее, как нам кажется, очень ярко характер Пустозерова и заставляющее ожидать от него всевозможных низостей в продолжение пьесы. Но для читателя не ясна еще нить завязки всей пьесы, еще не видно, к чему идет весь этот очерк. Предметов, на которых пробуется и высказывается Пустозеров, так много, все они подобраны случайно и почти ничем между собою не связаны; который же из них будет развит и проведен в дальнейшем ходе комедии? Судя по первому акту, читатель вправе думать, что завязка заключается в деле откупщика, так как им занята большая половина этого акта. Но второе действие показывает не то. Дело об откупщике остается посторонним, незначащим эпизодом в пьесе и, нужно полагать, искусственно введено автором только для того, чтобы дать случай сразу выказаться бескорыстию Пустозерова. Искусственный прием этот несколько вредит общему впечатлению, потому что в следующих актах читатель все ждет: что же дело об откупщике? И ничего не дождется. Второе действие происходит у секретаря – Анисима Федоровича. Начинается оно разговором секретаря с Пурпуровым, становым приставом, которого Пустозеров хочет отдать под суд, по жалобе мещанки Петровой на медленность производства следствия о покраже у ней имущества на 25 рублей. Становой пристав далеко не является здесь в том блеске могущества и великого значения для человечества, как является он в устах несравненного Фролова. Он приехал к секретарю с просьбой, нельзя ли как-нибудь удалить нерасположение к нему Пустозерова. Нерасположение это считает он следствием мести исправника, которого начальство считает, по его словам, бескорыстным за то, что он раскольникам не потакает. А он между тем «приедет в какой-нибудь раскольничий дом в ночное время с обыском, перепугает всех, – одна старуха даже через этот испуг смерть получила, – оберет там все книги и образа запрещенные, да и говорит: «Вот, говорит, коли хотите, чтобы все оставил и не открывал, так деньги дайте, и напишу, что ничего не нашел». Те, известно: бери что хочешь, только их святости не тронь. Так он деньги-то возьмет, а образа-то и книги все-таки представит». Начальство хвалит за такое рвение по службе, но Пурпуров считает такой образ действий – низостью, Анисим Федорович, кажется, то же думает, хотя и завидует такой отважности и твердости души исправника. Он видит, что это выгодно, но у него на такую штуку духу не хватит, что, впрочем, не мешает ему признавать исправника ловким и умным человеком. На замечание Пурпурова, что раскольников преследовать действительно полезно, он говорит: «Выгодную статью делает для нашего брата чиновника: кто хочет – получай деньги, а кто не хочет денег – чины. А кто половчее да поумнее, так тот и деньги и чины получать может, как ваш исправник». Вследствие таких рассуждений Анисим Федорович, как самое верное средство поставить себя на вид у начальника с хорошей стороны, рекомендует Пурпурову отыскать где-нибудь и представить раскольников, и особенно, если можно, какую-нибудь старую девку-начетчицу. Нужно подкараулить их во время сходки, оцепить, схватить, представить со всем, что найдется; можно даже выдумать новую секту, а ее – как главную сектантку…